Подумала: «А может быть, ей и угадывать не пришлось? Потому что вообще все люди таковы? Одинаковые именно в этом вопросе? Тычемся во все темные щели, заглядываем в зеркала, как в чужие окна, ищем там неведомо что. То, чего нет. И всякий раз обламываемся. И никогда об этом не говорим. Чтобы, не дай бог, не договориться до того, что это – самая правдивая правда о нас. А не безобидное временное помрачение, следствие бесконечного числа мелких стрессов, помноженных на пресловутое экзистенциальное одиночество, которое и есть жизнь».
И тут же устыдилась своих мыслей, словно сумасшедшая бабка могла их прочитать. Пробормотала:
– Я, наверное, лучше пойду. Если вы не против.
– Конечно, – согласилась старуха. – Только еще одно, напоследок. Если однажды – просто из любопытства, или еще по какой-то причине – захочешь узнать, что бывает, когда дует Черный Ветер, и станешь всюду носить с собой два заветных камешка, гадая, не пришло ли время совать их за щеку, тебе пригодится моя подсказка. У Черного Ветра много вестников, но самая верная примета такова: уходит боль. Любая. И душевная маета, и телесная мука исчезают, словно не было их никогда и быть не могло. Это, кстати, чистая правда. Боли не существует, она – иллюзия, зато настолько достоверная, что с возрастом все мы начинаем думать, будто боль – единственная правда, данная нам тут. Но под напором Черного Ветра эта иллюзия развеивается первой. А за ней и все остальные. И город погружается в сон, который и есть наша подлинная жизнь. Ради него имеет смысл терпеть всю эту маяту, которая, в сущности, всего лишь топливо для сновидений. Отличное, надо сказать топливо, грех жаловаться.
От старухиных речей кружилась голова. «Господи, помоги устоять на ногах, – подумала Юта. – Просто не упасть. Больше ни о чем не прошу».
– Тяжело тебе со мной, – вздохнула старуха. – Ступай, я тебя больше не потревожу. Все, что надо, ты уже знаешь. Дальше – сама.
Не обманула. Сколько Юта с тех пор ни бегала в «Кофеин» кратчайшей дорогой, старухи в переулке Пасажо не было. Сперва особо не радовалась, памятуя, чем обычно заканчиваются такие светлые периоды: только как следует расслабишься, поверив, что бабку наконецто заперли в дурдом, а она снова тут как тут. С отвычки еще и жутче, чем обычно. Врагу не пожелаешь. Бррр.
Однако время шло, город взорвался вишневым и сиреневым цветом, одумался, укрылся пыльным зеленым бархатом лета, успокоился, согрелся, потускнел. Начался и закончился отпуск, на который, как всегда, копила полгода, с Рождества, осыпались августовские звезды, за ними – кленовые листья, зарядили осенние дожди, а старухи все не было, и Юта наконец поверила, что ее персональный кошмар остался в прошлом. Больше никаких страшных старух, никакого Черного Ветра, а заодно – Гроба-На-Колесиках и Красной руки.
Явно же одна компания.
Зимой уже почти не вспоминала о старухе и прочей чепухе, а когда вспоминала, снисходительно думала: «Надеюсь, у нее все хорошо, жива-здорова, и родственники в дурдом не упекли, просто перестала караулить меня в переулке Пасажо, потому что… Например, потому что пообещала. Психи тоже умеют держать слово. Некоторые. Кому диагноз позволяет».
Потом и вовсе выбросила ее из головы.
Весна всегда начиналась для Юты скверно, с депрессии или чего-то в таком роде. Знакомые в один голос говорили, это случается от недостатка солнца, просто надо с самого начала ноября не жалеть времени и денег на солярий, принимать витамины, а Рождественские каникулы проводить где-нибудь поближе к экватору, тогда настроение останется хорошим, работоспособность не упадет, и даже жопа за зиму не вырастет. Ну, не больше, чем на полразмера.
Юта с ними не спорила, но и в солярий бежать не спешила, опасаясь, что вреда от ультрафиолета много больше, чем пользы. На Рождество отправлялась к родителям, которые, увы, жили на берегу Балтийского, а не Красного моря. А витамины, конечно, пила. То есть каждую осень покупала большую упаковку и исправно принимала примерно неделю, но уже к началу декабря вряд ли смогла бы вот так сразу отыскать – если бы вдруг о них вспомнила. Что вряд ли.
Да и какой, честно говоря, прок в дурацких витаминах. От витаминов постылая щекастая ряха не станет ангельским личиком, дурацкая работа не обретет смысл, на счету в банке не прибавится ни цента, и даже влюбиться – по уши, наотмашь, неосмотрительно, зато взаимно – не выйдет, увы. Хоть всю банку витаминов зараз слопай. С повышенным содержанием кальция, магния и прочей ерунды.
От солярия, кстати, тоже ничего не изменится. И даже трехзвездочные каникулы эконом-класса в каком-нибудь Египте не помогут – это Юта пару раз проверяла самолично. Когда была моложе и верила в чудеса.
Очередная весна оказалась совсем тяжелой. Позади была не только на редкость студеная для этих краев зима, но и два вполне безрадостных, наспех начатых, а потом столь же поспешно завершившихся романа, болезнь матери, к счастью, не фатальная, но даже на расстоянии вымотавшая душу, пять лишних кило и отвратительная висячая родинка, внезапно выросшая на животе – надо бы пойти удалить, но некогда, да еще и гнусный внутренний голос гундит: «А зачем?»
И правда, зачем. Проще больше никогда не раздеваться при посторонних.
Свободное от работы время проводила дома на диване, спала по десять часов в сутки, но все равно чувствовала себя усталой и разбитой. Хорошо хоть на еду смотрела почти с таким же отвращением, как на собственное отражение, а то страшно подумать, во что могла бы превратиться. Иногда, собрав волю в кулак, заставляла себя ходить пешком – хотя бы с работы домой. Почти три километра; на самом деле маловато, но гораздо лучше, чем ничего. И, кстати, можно придумать какой-нибудь кружной путь. Например, по набережной. Или вообще через Ужупис – когда погода позволяет. Тоска тоской, но хотя бы жопа и пузо замедлят рост, позволят не тратиться на новый гардероб размером больше. Это была бы капитуляция столь сокрушительная, что даже вообразить страшно. «Нет уж, так просто не сдамся, – думала Юта. – Сейчас по фигу, но потом придет лето, суровое время всеобщего взаимного контроля состояния телес, и тогда я наконец оценю свою героическую борьбу».
Камешек со дна реки Нерис выудила во время одной из таких принудительных прогулок по набережной. Он призывно блестел позолоченным солнечной рябью бочком, и Юта подумала – монета. Или брошь, или запонка. Словом, ценная вещь. Невозможно пройти мимо. Почти до локтя закатала рукав куртки, сунула руку в ледяную воду. Дно оказалось даже ближе, чем думала, повезло. Зато добыча… ну уж, какая есть.
Разочарование было столь велико, что демонстративно рассмеялась вслух – а чего ты хотела, детка? Сокровище ей подавай. Размечталась, ишь.
Камешек, однако, не выбросила, потому что вспомнила вдруг нелепые речи старухи из переулка Пасажо. Сейчас, на расстоянии, бабка казалась совсем не страшной. Такое милое, оригинальное сумасшествие, чего там было бояться? Впрочем, трус, как известно, даже при встрече с собственной тенью в штаны наложить готов. Особенно, если тень выходит навстречу из-за угла и вежливо говорит: «Доброе утро».
Невольно улыбнулась. Подумала снисходительно: «Да уж, старухин Черный Ветер мне бы сейчас не помешал. Если уж выбирать между ним и дурацкими веселящими таблетками, о пользе которых все уши прожужжали разнообразные добрые люди, пусть лучше будет ветер. Черный, белый, да какой угодно, лишь бы не тосковать. Налетит, а у меня камень уже наготове, в пасти. И я – королева мира, царица идиотов, священная праматерь всех дураков. Впрочем, согласно инструкции, нужно выудить еще один, из Вильняле. Значит, чудесная мистерия отменяется. Даже немного жаль».
Но камень положила в карман. Черт его знает зачем. Наверное, просто трудно выбросить то, что недавно казалось сокровищем, а значит, в каком-то смысле, было им.
Хотя, конечно же, не было.
За вторым камнем следовало лезть в Вильняле; делать это Юта, понятно, не собиралась. Той весной ей было по-настоящему плохо, а все же не настолько, чтобы бросаться исполнять инструкцию сумасшедшей старухи. Однако лезть и не понадобилось, камешек ей подарили дети, игравшие на берегу. Точнее, девочка лет семи. Двое мальчишек помладше робко топтались в стороне, наблюдая за процессом.
Сама виновата – шла мимо, увидела детей у самой воды, испугалась, что они свалятся в реку, и зачем-то полезла к ним вниз по откосу. Изгваздала в грязи почти новые замшевые ботинки – ай молодец, героиня, всем службам спасения пример.
Дети, конечно, никуда падать не собирались. Спокойно бродили по берегу в ярких резиновых сапожках, тыкали палками в речное дно, шарили руками в ледяной воде. Видимо, тоже искали сокровища. В их годы кладоискательство – нормальное состояние души. Но это не проблема, с возрастом оно проходит. Почти у всех. Кроме некоторых особо вздорных теток, которым без золота Нибелунгов жизнь не мила.
